Автор: Вчера Отношения Когда у человека делегированный синдром Мюнхгаузена, под его влияние попадают самые слабые члены семьи.
Лера Бабицкая
Забота о детях естественна. Но чрезмерное внимание к их здоровью может сделать родителей настоящими врагами. Так произошло с Ольгой Ярмолович.
Её мать больна делегированным синдромом Мюнхгаузена. Это психическое расстройство, при котором пациент фабрикует симптомы, требующие постоянного лечения. При этом, в отличие от классической формы синдрома, его действия направлены не на себя, а на зависимого от него человека, чаще всего — ребёнка.
Всё детство Ольгу водили по врачам и ставили диагнозы, совершенно не имеющие к ней отношения, — от болезней крови до рака головного мозга. Мы поговорили с ней о том, как ей удалось вырваться из заботливо‑удушающих объятий матери и почему она решилась написать об этом книгу.
Ольга Ярмолович Юрист, писательница. Стала жертвой делегированного синдрома Мюнхгаузена у матери. Автор книги «Яд материнской любви».
«Нельзя ставить под сомнение слова врача»
— В книге вы говорите о том, что до 5 лет болели только один раз. Что изменилось потом? Почему именно с этого возраста мать начала водить вас по врачам? Связываете ли вы обострение у неё синдрома Мюнхгаузена с переездом?
— Я скорее связываю это с распадом СССР. Моя мама была очень амбициозным человеком: окончила медицинский, вышла замуж за военного и уехала за ним в Латвию. Там она работала врачом, что считалось очень престижным.
Потом, когда всё рухнуло, ей пришлось вернуться в Россию. Устраиваться на работу в Твери смысла не было — всё равно придётся ехать за мужем, где бы он ни был.
Однако вскоре родители надолго осели в Питере. Без местной прописки маму не брали на работу. Она не могла устроиться по профессии, поэтому ей нужно было придумать какое‑то объяснение, почему её жизнь не задалась.
Мне кажется, именно так и зародилась её болезнь: «Почему я не могу работать? Потому что у меня маленький ребёнок, который постоянно болеет».
— Как вы думаете, почему отец отстранился от ваших проблем со здоровьем?
— Я думаю, в первую очередь его отстраняла сама мать. А ещё существовала такая ловушка мышления: «нельзя ставить под сомнение слова врача». Это отягчающее обстоятельство в моей истории.
Ольга Ярмолович Отрывок из книги «Яд материнской любви».
Папа придерживался мнения, что тепличные условия точно не способствуют улучшению здоровья, но, как только заводил с мамой разговор про закаливание или что‑то в этом духе, она резко обрывала его вопросом: «Ты что, хочешь убить ребёнка?»
Когда я стала старше, то перестала ждать заботы от папы. Мать очень долго внушала мне: я ему не нужна, ему наплевать на меня, он меня не любит. Поэтому в какой‑то момент я сама перестала с ним общаться.
— В итоге, когда вы были в старших классах, отец ушёл из семьи. Как вы думаете, повлияла ли на это болезнь матери?
— Отношения у матери с отцом и раньше были непростые. Даже тогда, когда они ещё жили вместе, я почему‑то спала с ней в одной кровати, а папа — отдельно.
Но не думаю, что болезнь матери стала основной причиной его ухода. Скорее всего, дело было в манере её поведения. Грубо говоря, она его довела.
«Всю жизнь придётся лежать в кровати»
— Могли бы вы озвучить три самых странных заболевания, которые у вас подозревали?
— Давайте попробуем.
- Опухоль головного мозга. Её у меня очень тщательно искали и лечили.
- Заболевания сердечно‑сосудистой системы. Они дольше всего отравляли мне жизнь и больше всего внушали страх. Каждое новое обследование ни к чему не приводило — диагнозы с меня не снимали, и они висели дамокловым мечом. При этом ничего серьёзного никогда не находили, но бегать и прыгать было нельзя — вдруг «собьётся ритм» или я упаду в обморок.
- Заболевания крови. В 10 лет мне сказали, что, возможно, из‑за болезни крови мне всю жизнь придётся лежать в кровати, не вставая. Будучи ребёнком, я, наверное, не осознавала все последствия. У меня был новый тамагочи, много сладостей — жить можно. Но по факту это страшная история для человека любого возраста. Когда тебе пытаются поставить диагноз, перечёркивающий всю дальнейшую жизнь, — это травматично для психики.
— А какие реальные болезни у вас на самом деле были?
— Безусловно, я сталкивалась с какими‑то вирусными и бактериальными заболеваниями. А кто нет? Ещё в институте у меня до −7 упало зрение. Это, конечно, большой «минус», но я не считаю его критичным. У кого‑то до −20 доходит.
При этом из детских инфекций я болела только коклюшем, что говорит о хорошем иммунитете, а не о его отсутствии, как мне пытались внушить.
— Из‑за того, что вы много времени проводили в стационаре, наверняка было сложно завести дружбу с одноклассниками?
— В младшей и средней школе у меня практически не было друзей. Дети не понимали, почему меня подолгу не бывает на занятиях, а потом я прихожу и получаю отличные оценки. Они думали, что педагоги проявляют ко мне особенное отношение.
Кроме того, я была рыжая и очкастая, любила классический стиль в одежде — всё это не способствовало хорошему впечатлению одноклассников обо мне.
Ольга Ярмолович Отрывок из книги «Яд материнской любви».
Однажды учителю нужно было отлучиться, а меня оставили за старшую. Стоило двери за педагогом закрыться, как все загалдели и начали заниматься своими делами, а совсем не тем, чем было велено. Мои попытки призвать одноклассников к тишине закончились тем, что один из них решил устранить меня ударом в живот с ноги. У меня развился травматический панкреатит, и я […] отправилась в путешествие с мигалками скорой помощи.
В основном я заводила дружбу в больнице. У меня до сих пор есть подруга оттуда, с которой мы общаемся уже больше 20 лет.
— Отразилась ли «залеченность» на вашем здоровье сейчас?
— Физических последствий для организма не осталось. Я читала историю женщины, у которой мать тоже болела синдромом Мюнхгаузена. Но из‑за неправильной терапии её дочери теперь придётся пожизненно сидеть на таблетках. В моём случае состояние матери отразилось в основном на психологическом здоровье.
— В книге вы ссылаетесь на фильм «Взаперти», где мать давала своей дочери мышечный релаксант, чтобы у той были парализованы ноги. Подозревали ли вы когда‑то свою маму в том, что она намеренно ухудшала ваше здоровье?
— В детстве я никогда не ставила её слова под сомнение. Но во время работы над книгой я действительно задумалась: было ли у нас что‑то из того, что показано в фильме «Взаперти» или в сериале «Притворство» о Диди и Джипси? Доказательств у меня нет.
Но я думаю, показательна история с отравлениями, которые в детстве случались несколько раз в год и вели к жёстким диетам и ограничениям. Из‑за этого каждый раз, когда я попадала за стол без матери, впадала в панику: я не понимала, что могу есть, а что — нет.
После того, как я стала жить отдельно, отравления случались всего пару раз: в Индии, где каждый второй сталкивается с диареей, и на Кипре, когда в жару съела гамбургер грязными руками.
«Слёзно просила, чтобы я срочно родила ребёнка»
— В книге вы подробно описываете, как проходили сепарацию от матери. Могли бы вы вкратце сформулировать несколько факторов, которые вам помогли в этом?
— Да. Во‑первых, я пошла на юрфак, хотя мать хотела, чтобы я поступила на врачебное дело. То есть я выбрала другую профессию, в которой она не была экспертом. И соответственно, доля её влияния на моё обучение уменьшилась.
Во‑вторых, тогда отец ушёл из семьи и матери пришлось думать, на какие деньги жить дальше. После 15 безработных лет ей пришлось искать подходящую вакансию. Это немного сместило фокус внимания с меня на её собственную жизнь.
В‑третьих, тогда же я выпорхнула из родительского гнезда и стала жить с мужем. Он стал моим щитом. Когда мать приходила с требованием рожать детей, я говорила: «Мы пробуем. У кого‑то даже мужа нет, а у меня есть».
Но потом мы подали заявление на развод — это стало четвёртым важным фактором в сепарации от матери. Тогда у меня началась самостоятельная жизнь. Это очень важно для отделения от родителей.
В‑пятых, мне, безусловно, помогла работа с психологом и групповая терапия. А также все люди, которые в тот момент были рядом и поддерживали меня.
— Пыталась ли мать повлиять на вас, когда вы стали жить отдельно? Находила ли она у вас новые заболевания?
— Да. Когда я первый раз вышла замуж, она слёзно просила, чтобы я срочно родила ребёнка. Тогда мне это было совсем непонятно. Родители моих сверстников, наоборот, говорили: «Сначала высшее образование, а потом — дети».
Ольга Ярмолович Отрывок из книги «Яд материнской любви».
В мои 24 года мама посещала со мной гинекологов, по которым я скиталась в надежде забеременеть. Однажды, когда я начала отвечать на вопрос, какие у меня месячные, мама перебила меня: «Нет, всё совсем не так, давай лучше я расскажу!» Взрослый человек утверждал, что знает про мои месячные больше, чем я сама.
У меня есть теория, что она так сильно настаивала на внуке, потому что хотела поскорее начать искать болезни у него. А ещё чтобы он испортил жизнь мне так, как, по её мнению, это сделала я.
Но я не забеременела, и это очень классно.
— Возникали ли у вас переживания по поводу своего здоровья, когда вы стали жить отдельно от матери?
— Во взрослую жизнь я вошла с убеждением: я больная. Мне нельзя находиться на солнце, бегать, кататься на велосипеде и вообще делать практически всё.
Не самый приятный факт, но до определённого момента я, как и мать, пыталась манипулировать окружающими, ссылаясь на своё состояние: «Ах, мне плохо! Меня надо пожалеть, полюбить, позаботиться обо мне».
Я безумно рада, что в тот момент мне удалось это отследить и убрать из моей жизни. Наверное, это ключевой поворот — из‑за него я не стала своей матерью.
«Я поняла, что не люблю её»
— Как вы решились написать книгу о своём опыте?
— Писала я и до этого. На сегодняшний день у меня выпущены четыре книги.
Идея написать именно эту возникла, когда мы сидели на карантине с COVID‑19. Я подумала: «Было бы интересно рассказать о том, как много я в детстве болела, но в итоге всё равно смогла социализироваться и вести нормальный образ жизни».
Потом, благодаря сериалу «Острые предметы», я узнала, что такое синдром Мюнхгаузена. Первой реакцией было отрицание. Но потом, когда я разговорилась со своим редактором о творческих планах, пришло осознание: мать придумывала мне болезни.
Ольга Ярмолович Отрывок из книги «Яд материнской любви».
В одной беседе, отвечая на вопрос «О чём ты хочешь написать?», я взахлеб начала говорить, что книга будет о том, как меня залечивали в детстве, как издевались надо мной во время медицинских манипуляций, как я «болела». Собеседница прервала меня очень ёмким и хлёстким вопросом: «То есть книга будет о том, что у твоей мамы синдром Мюнхгаузена?»
Много других конкретных инсайтов приходили в процессе работы над книгой. Например, когда я смотрела сериал «Взаперти», то осознала: слова, которые произносит мать героини, безумно похожи на то, что говорила моя… Это очень пугает.
— Ставили ли вы перед собой терапевтическую цель во время написания книги?
— Да. Это было необходимо, потому что, когда я начала писать книгу, моя мать находилась в плачевном состоянии. У неё диагностировали рак груди.
Она требовала, чтобы я о ней постоянно заботилась. Была даже такая история: я сижу на работе в разгар дня. А она мне звонит и говорит: «Я упала. Срочно приезжай, поднимай меня» (В тот момент мать героини практически не ходила из‑за болезни Паркинсона. — Прим. ред.). На меня это сильно давило. Я предлагала нанять ей сиделку, но она отказывалась.
Во время создания этой книги я многое прожила. Произошла большая личностная трансформация, которая сильно изменила моё отношение к матери. Я поняла, что не люблю её.
— Какие у вас сейчас отношения с матерью? Продолжаете ли вы за ней ухаживать? Знает ли она, что у вас вышла книга?
— В прошлом году она полностью стала лежачей. Только после этого согласилась на сиделку. Сейчас я прихожу к ней раз в неделю, приношу деньги, забираю постирать бельё.
Лечиться от рака мать отказывается. У меня был период, когда я пыталась убедить её лечь в больницу. Но сейчас я понимаю, что это бесполезно. Если человек сам попросит у меня помощи, я ему помогу, но не более того.
Обложка: momo sama / Shutterstock / Лайфхакер
